В огне желания

– Я не хочу ни знать, ни понимать! Я не хочу тебя слушать – ни сейчас, ни впредь! Я жена Стюарта Эгана, и тебе этого не изменить. Даже если бы я хотела… а я не хочу, понимаешь, не хочу!

– Браки совершаются на небесах, а не на земле, Присцилла. Перед Богом ты моя жена.  – Он сдвинул брови.  – Но что тебе во мне? Я не могу обещать, что разодену тебя как куколку и перезнакомлю со сливками общества. Мне всегда была нужна настоящая ты, а не светская дама, которая даже смеется неискренне.

– Убирайся!

– Я уберусь, но в свое время.  – Брендон скрипнул зубами.  – Сначала я заставлю тебя вспомнить, какая ты на самом деле.

Неуловимым движением он схватил оба ее запястья одной рукой и, высоко подняв ей руки, прижал к стволу дуба. Рот его приник к ее губам – болезненно, неумолимо, и Присцилла забилась, пытаясь высвободиться, но тщетно – он был гораздо сильнее.

«Дьявольщина,  – в ярости думал Брендон,  – я проехал сотни миль, чтобы оказаться рядом с ней, изнемогал от беспокойства – и что же? Оказывается, она поверила каждому слову Эгана и поставила на мне крест». Это было не единственное предательство, с которым ему пришлось столкнуться в жизни, но самое горькое, и потому он хотел наказать ее, обидеть, заставить хотя бы отчасти испытать ту боль, от какой страдал сам.

Брендон переступил с ноги на ногу, приняв позу, исключающую всякую возможность ее сопротивления, языком раздвинул плотно сжатые губы и проник внутрь жаркого рта. Присцилла издала приглушенный звук: это мог быть и возглас негодования, и стон удовольствия. Брендон сдвинул приспущенные плечики бального платья, чуть прикрывающие округлости грудей. Эти белоснежные холмики были почти обнажены, и он тут же высвободил один из них из тесных объятий корсажа.

Когда его ладонь прикрыла идеально подходящую по размеру грудь, Брендон ощутил сладостное напряжение, наполненность и тяжесть в паху, с каждой секундой становившуюся все более болезненной. Он слишком долго мучился этой жаждой, и она требовала утоления. Брендон тесно прижался к Присцилле, заставляя ее ощутить силу своего желания, заставляя все вспомнить и никогда больше не забывать. Губы ее затрепетали и приоткрылись. От нее пахло шампанским и цветами магнолии.

Болезненный стон вырвался у него.

Пальцы перестали требовательно сжимать грудь, прикосновения стали ласковыми. Нежнее и осторожнее стал и поцелуй, теперь скорее дающий, чем берущий, и Брендом почувствовал легчайшее ответное касание языка.

Он выпустил руки девушки, и они медленно сплелись у него на шее.

– Как же я скучал по тебе!

– Я тоже… тоже…

Теперь она охотно льнула к нему и запрокинула голову, когда Брендон начал покрывать поцелуями ее шею и плечи. Он обнажил вторую грудь, но Присцилла не остановила его. Да он и не остановился бы.

Брендон склонился, втянул в рот затвердевший сосок, чувствуя, как наливается, часто вздымаясь, маленькая грудь. Рука его поймала край платья, двигаясь все выше и выше, вдоль длинных стройных ног, пока не оказалась на уровне ягодиц. Едва прикрытые тончайшими шелковыми панталонами, они были так округлы и нежны, что в затуманенное сознание Брендона проникла мысль: дольше ему не удержаться – он просто-напросто возьмет ее здесь, под этим дубом, совсем близко от дома, полного гостей.

– Брендон! ..

Присцилла едва выдохнула это слово, но в голосе ее прозвучала тревога, и это отрезвило его. Сердце колотилось так, что стук его заглушал звуки ночи, но все же Брендон расслышал приближающиеся голоса.

– Не волнуйся, милая, ничего не случится.